В ответ на Аррасскую северные провинции Голландия, Зеландия, Утрехт, Гельдерн и Гронинген заключили двадцать третьего января собственную унию, Утрехтскую. Теперь у них была общая финансовая система, армия и внешняя политика, но две религии, католицизм и кальвинизм. В начале февраля к ним присоединился Оверэйсел, а в марте — Фрисландия и некоторые города южных провинций. Сувереном этих провинций все еще оставался король Испании, хотя многие были против этого, предлагали Вильгельму Оранскому возглавить унию. Как ни странно, князь отказался. Не захотел становиться номинальным правителем, понадеялся добиться большей власти. В политике успехов у него было не больше, чем на поле боя. Когда я в конце мая уходил в рейс, Алессандро Фарнезе медленно, но уверенно подчинял королю Филиппу мятежные города, а Вильгельм Оранский интригами усмирял непокорный Гент. В интригах ему иногда везло.

37

Привыкаешь ко всему, даже к влажной жаре. Чтобы облегчить себе жизнь, пользуюсь старым советским способом: перед сном замачиваю обе простыни, ложусь на одну и укрываюсь второй, только вместо вентилятора мою кровать обдувает ветер, залетающий через открытый иллюминатов в переборке и люк в подволоке. Испаряющаяся влага понижает температуру тела градусов на пять. Надо успеть заснуть, пока простыни не высохли. Во сне жару переносить легче, разве что немного напрягают кошмары на высокотемпературные темы.

Фрегаты «Роттердам» и «Золотой сокол» вчера прошли между островами Тринидад и Тобаго. Эти два острова и еще несколько совсем маленьких в будущем станут независимым государством, членом Британского содружества. Я несколько раз бывал в Порт-оф-Спейн, столице государства. Это курорт для богатых, не любящих шум и сутолоку. Его особо не рекламируют, чтобы беднота не наползла. Природа почти не тронутая, особенно на Тобаго, куда я летал на экскурсию. Самолеты туда летают чуть ли не каждый час, но почему-то не достать билет. Имея советский опыт, я накинул десять баксов судовому агенту — и сразу билет нашелся. Народ там ленивый, почти все заведения закрываются в два часа дня. После сиесты работают только совсем уж несчастные. Как заведено в тропиках, жизнь начинается после захода солнца. На улицы выпархивают «ночные бабочки» обоего пола и самые разные промежуточные варианты. Везде оркестры из музыкантов, колотящих по пустым бочкам и прочим металлическим бытовым предметам. Как ни странно, выдают очень мелодичные звуки. Здесь проводится карнавал, который местные считают вторым после бразильского. Я знаю еще несколько стран, где утверждают подобное. Много мелких воришек и мошенников, предлагающих карты сокровищ, старинные монеты и обмен американских долларов на местные по выгодному курсу. Это при том, что почти везде можно расплачиваться американскими. Каждый раз судовой агент — тип со странно скошенным сзади, словно усеченным черепом — очень настойчиво предупреждал нас, что по ночам лучше не носить с собой ценные вещи и крупные суммы денег, а если нападут грабители, ни в коем случае не сопротивляться, отдать всё и быстро убежать. Видимо, и в этом хотят занять второе место после Бразилии. Только вот разница в том, что в Рио-де-Жанейро в фалевах проживает около трех миллионов отчаянных людей, а во всем Тринидаде и Тобаго — чуть больше миллиона расслабленных и избалованных туристами жителей, все друг друга знают, и фавел здесь нет.

Как-то ночью я решил срезать угол и пошел по не самой освещенной улице. Путь мне преградил опереточный грабитель — не крупный, гибкий, чернокожий, но с почти европейскими чертами лица. В руке он держал опереточный нож — такой большой, чтобы видно было даже с галерки.

Выдохнув свежий перегар местного рома «Ангостура», не самого плохого из тех, что делают почти во всех странах Центральной Америки, грабитель потребовал грозным голосом:

— Гони бабки, гринго!

Я на чистом русском языке посоветовал ему совершить индивидуальный эротический пеший тур.

— Чего?! — произнес он удивленно, продолжая вертеть большим ножом возле моего небольшого носа.

Я выдал ему английскую версию своего совета, менее обидную. Английский язык, как и все остальные, в плане ненормативной лексики сильно уступает русскому. Впрочем, я владею не всеми языками и могу немного ошибаться.

Опереточного злодея перемкнуло. Наверное, пытался сообразить, кто из нас грабитель?! Я был уверен, что дальше понтов дело не пойдет хотя бы потому, мелкий грабеж — это одно, а убийство или ножевое ранение — это вряд ли надо курорту для богатых, и нарушителя имиджа отыщут быстро, о чем абориген должен знать лучше меня. Поэтому спокойно пошел дальше. В спину мне полетели проклятия на местном диалекте английского, сдобренного непонятными словами, наверное, из языка местных индейцев.

Минут через десять на хорошо освещенной улице, заполненной гуляющими туристами, меня догнал полицейский на скутере, тоже чернокожий, но толще и вальяжнее, и, выдохнув перегар «Ангостуры», потребовал предъявить документы. В Центральной Америке убеждаешься, что ром делает из обезьяны человека и наоборот. Паспорт у меня был с собой. Полицейский долго вертел его с таким видом, словно не умел читать.

— Из России? — наконец-то спросил блюститель порядка.

— Да, — подтвердил я и задал встречный вопрос: — Он с вами делится?

— Кто? — прикинулся непонимающим полицейский.

Я улыбнулся.

Он улыбнулся в ответ и радостно произнес:

— Россия! Мафия!

После чего мы расстались чуть ли не друзьями.

Кстати, это был не первый случай нетипичного отношения к гражданам нашей страны. На Тобаго я решил сфотографировать местного жителя, который вел, держа за рога, двух козлов в ресторан. Нет, не кормить их там. В этой стране очень хорошо готовят козье мясо. Крайние козлы упирались, тянули в разные стороны, но средний был не менее упрям.

Завидев направленный на него фотоаппарат, предводитель козлов быстро выпалил:

— Десять долларов!

Я произнес на английском языке бледный аналог русской фразы «А личико не треснет?!».

— Ты откуда? — спросил абориген, догадавшись по акценту, что я не гринго.

— Из России, — ответил я.

— Можешь фотографировать бесплатно, — разрешил он и замер между козлами с таким видом, будто и сам имел рога.

Может, и имел. Нравы на всех Антильских островах — легче не придумаешь.

Судовой агент долго чесал свой усеченный череп, но не смог придумать правдоподобное объяснение такой любви к русским. Я уверен, всё дело в том, что местные ненавидят и презирают богатых и высокомерных янки, а враг моего врага…

Пока что острова не освоены европейцами, в чем мы убедились, пройдя мимо того места, где в будущем появится Порт-оф-Спейн. Затем пошли к материку. У меня не было жесткого плана на этот поход. Так сказать, что бог даст. Пройдем вдоль берега, посмотрим, где что плохо лежит. Может, корабль попадется, а может, городишко ограбим.

Едва мы приблизились к берегу, который издали казался изумрудным, как заметили дымы двух костров. Вскоре западнее задымили еще два. Местный телеграф сообщал о нашем приближении. Теперь жители прибрежных поселений соберут ценные вещички и спрячутся в джунглях или крепостях. Мы пройдем и посмотрим на эти крепости. Если крепкие, поищем другие, а если не очень, уйдем в открытое море и через несколько дней вернемся на рассвете и скажем местным жителям: «Доброе утро! А мы к вам!»

38

Нас встретили на траверзе Куманы. Бывал я в этом порту, грузился кофе. Видел старую крепость, но посетить ее не удалось. Той крепости пока нет. Есть каменные стены, защищающие город. С удаления мили три они показались низкими. Впрочем, разглядывать их у меня не было времени. Навстречу нам, подгоняемые юго-юго-западным ветром силой балла четыре шли семь галеонов из эскадры адмирала Альваро де Басана, маркиза Санта-Крус. Судя по вымпелу на одном из галеонов, командовал эскадрой сам адмирал. Шли они стадом, но, увидев нас, перестроились полумесяцем, чтобы напасть сразу с трех сторон. Видимо, адмирал сделал кое-какие выводы из предыдущего сражения с моим фрегатом. Сейчас он узнает, что и на этот раз выбрал неверную тактику.